Конституционный Суд опубликовал Определение № 2039-О/2024 по жалобе подсудимого на нарушение его конституционных прав ст. 110 «Отмена или изменение меры пресечения» и 255 «Решение вопроса о мере пресечения» УПК РФ.
Максиму Тарханову было предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 160 «Присвоение или растрата» УК РФ, и избрана мера пресечения в виде заключения под стражу. 12 августа 2022 г. мера пресечения была изменена на домашний арест, срок которого впоследствии неоднократно продлевался на три месяца в том числе постановлением суда от 5 октября 2023 г., оставленным без изменения вышестоящими судебными инстанциями. При этом суды с учетом данных о личности обвиняемого, включая его семейное положение и наличие иждивенцев, исходили из того, что он обвиняется в совершении тяжкого преступления и что не изменились предусмотренные уголовно-процессуальным законом основания, учитываемые при избрании домашнего ареста. Как полагали суды, в случае применения иной меры пресечения, не связанной с ограничением свободы, Максим Тарханов может скрыться от суда или иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу, при том, что длительность судебного разбирательства не может быть расценена как самодостаточное основание для изменения меры пресечения на более мягкую, поскольку обусловлена сложностью уголовного дела и объемом представленных суду доказательств.
В жалобе в Конституционный Суд Максим Тарханов, отметив, что является отцом малолетних детей и из-за меры пресечения лишен возможности трудиться и содержать свою семью, просил признать противоречащими Конституции РФ ст. 110 и 255 УПК. По его утверждению, оспариваемые нормы нарушают его права, поскольку не регламентируют условия продления, включая как разовый, так и предельный сроки, меры пресечения в виде домашнего ареста на стадии судебного разбирательства по уголовному делу, позволяя суду бесконтрольно, формально и неопределенно долго подвергать лицо изоляции от общества.
Не найдя оснований для принятия жалобы к рассмотрению, КС пояснил, что ст. 255 УПК предусматривает, что в ходе судебного разбирательства суд вправе избрать, изменить или отменить меру пресечения в отношении подсудимого; если заключение под стражу избрано подсудимому в качестве меры пресечения, то срок содержания его под стражей со дня поступления уголовного дела в суд и до вынесения приговора не может превышать 6 месяцев, за исключением случаев, предусмотренных ч. 3 этой статьи. Суд, в производстве которого находится уголовное дело, по истечении полугода со дня поступления уголовного дела в суд вправе продлить срок содержания подсудимого под стражей по уголовным делам о тяжких и особо тяжких преступлениях и каждый раз не более чем на три месяца. По смыслу данных законоположений, суд, в чьем производстве находится уголовное дело, вправе не только избрать, изменить или отменить меру пресечения, но и продлить срок ее действия, указано в определении.
КС подчеркнул, что УПК, исходя из стадийного построения уголовного судопроизводства, устанавливает раздельную регламентацию сроков содержания под стражей подозреваемых, обвиняемых в период предварительного расследования (ст. 109) и подсудимых в период судебного разбирательства (ст. 255), не предусматривая при этом общую предельную продолжительность применения данной меры пресечения (Постановление от 16 июля 2015 г. № 23-П; определения от 1 ноября 2012 г. № 2001-О, от 31 марта 2022 г. № 813-О и др.).
Суд отметил, что само по себе то, что законодатель, учитывая различную степень сложности уголовных дел и иные обстоятельства, обусловливающие сроки, в том числе длительные, рассмотрения уголовных дел, предусмотрел возможность – при условии соблюдения принципа разумности этих сроков – продления содержания подсудимого под стражей в период судебного разбирательства свыше 6 месяцев, но каждый раз не более чем на 3 месяца, не может расцениваться как чрезмерное ограничение прав и свобод. Напротив, адресованное суду требование не реже чем через 3 месяца возвращаться к рассмотрению вопроса о наличии оснований для дальнейшего содержания подсудимого под стражей, независимо от того, имеются ли на этот счет какие-либо обращения сторон или нет, обеспечивает судебный контроль за законностью и обоснованностью применения этой меры пресечения и ее отмену в случае, если необходимость в ней не будет доказана.
КС обратил внимание, что продление по предусмотренным ч. 2–3 ст. 255 УПК правилам срока нахождения подсудимого под домашним арестом не может расцениваться в качестве нарушения прав такого лица. Он отметил, что домашний арест предусматривается в качестве альтернативы заключению под стражу и является более гуманной мерой пресечения. Из ст. 97, 98, 107 и 108 УПК в их нормативном единстве следует, что и домашний арест, и заключение под стражу в действующей системе правового регулирования связаны с принудительным пребыванием подозреваемого, обвиняемого в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, прекращением выполнения служебных или иных трудовых обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц, т.е. с непосредственным ограничением самого права на физическую свободу и личную неприкосновенность, а не только условий его осуществления.
Применение указанных мер пресечения должно осуществляться с соблюдением предусмотренных Конституцией РФ гарантий обеспечения данного права, схожих между собой по своим сущностным характеристикам, в том числе определяющих сроки пребывания лица в условиях изоляции в соответствии с принципами юридического равенства и формальной определенности правовых норм, справедливости и соразмерности устанавливаемых судом ограничений.
Конституционный Суд разъяснил, что иное – принципиальная невозможность применения процессуальных гарантий, закрепленных в ч. 2–3 ст. 255 УПК, к продлению на стадии судебного разбирательства срока домашнего ареста по уголовным делам о тяжких и особо тяжких преступлениях – в случае сохранения оснований и обстоятельств для применения данной меры пресечения влекло бы либо ее неосновательную отмену в нарушение предписаний ст. 110 УПК, когда необходимость в ней не отпала. Это ставило бы под угрозу ценности, для защиты которых она избирается, или необходимость избрания заключения под стражу, что не согласовывалось бы с предназначением домашнего ареста в качестве более мягкой альтернативы такой мере пресечения либо же допускало бы возможность произвольного и неконтролируемого содержания подсудимого под домашним арестом без необходимости регулярного возвращения суда к рассмотрению данного вопроса, чем умаляло бы гарантии судебной защиты и неприкосновенности личности, что недопустимо.
При этом, как отмечено в определении, ст. 255 УПК по своему конституционно-правовому смыслу не предполагает возможности принятия судом решения о мере пресечения без исследования представленных сторонами доказательств, подтверждающих наличие или отсутствие оснований для применения этой меры пресечения, и не освобождает суд от обязанности рассмотрения уголовного дела в разумные сроки (Постановление КС от 22 марта 2005 г. № 4-П; определения КС РФ от 28 декабря 2021 г. № 2675-О, от 21 ноября 2022 г. № 3016-О, от 27 декабря 2023 г. № 3335-О и др.). Кроме того, добавил КС, УПК содержит средства правовой защиты – как превентивного, так и компенсаторного характера – от произвольного или несоразмерно длительного содержания под домашним арестом при осуществлении уголовного судопроизводства.
Таким образом, Конституционный Суд резюмировал, что ст. 255 УПК, как и его ст. 110, регламентирующая лишь порядок отмены или изменения меры пресечения, не предполагают произвольного и не контролируемого судом продления сроков содержания под домашним арестом на стадии судебного разбирательства по уголовным делам о тяжких и особо тяжких преступлениях, а потому не могут расцениваться в качестве нарушающих конституционные права Максима Тарханова обозначенным им образом.
Комментируя определение КС, адвокат, советник Nextons Мария Михеенкова отметила, что поднятая в нем проблема является весьма актуальной. Она подчеркнула, что домашний арест уже давно перестал быть «бумажной» мерой и активно применяется на практике. По ее мнению, отсутствие предельного срока его продления и возможность бесконечного продления каждый раз на три месяца по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях – серьезная проблема правоприменительной практики, особенно учитывая, что на сегодняшний день УК содержит огромное количество ненасильственных преступлений, которые подпадают по категорию тяжких и особо тяжких.
По мнению Марии Михеенковой, логику Суда в данном определении сложно поддержать. «КС указал, что отсутствие обязательной процедуры продления домашнего ареста каждый раз на три месяца повлекло бы нарушение прав подсудимых, с чем не поспорить. Однако из этого, как представляется, совершенно не следует, чтобы наличие такой процедуры, при широко известном ее абсолютно формальном характере, каким-то образом исключало бы нарушение прав подсудимых. Кроме того, Суд указал на наличие в УПК иных средств правовой защиты от произвольного или несоразмерно длительного содержания под домашним арестом, однако не назвал этих средств. Что именно имел в виду Суд, понять сложно, поскольку существующая сегодня правоприменительная практика свидетельствует скорее об отсутствии таковых», – прокомментировала адвокат.
Адвокат МКА «LAW&LIBERTY» Игорь Исаев считает, что неконтролируемое, зачастую произвольное применение мер пресечения, связанных с изоляцией от общества, – это проблема, которую без преувеличения уже можно назвать классической для российского правопорядка. По его мнению, положения, которые были закреплены федеральным законодателем с целью законного и справедливого рассмотрения вопроса о применении мер пресечения: ст. 97, 99, 107, 108 УПК РФ содержат в себе чрезмерно «каучуковые» формулировки, что порождает судебный формализм. «Не спасает ситуацию и Постановление Пленума ВС РФ от 19 декабря 2013 г. № 41, которое хотя и изготовлено на высоком уровне, некоторым судами игнорируется. В результате судебный контроль при рассмотрении вопроса о продлении меры пресечения в подавляющем большинстве дел полностью заменен формулой “обстоятельства отпали и не изменились”», – отметил адвокат.
Игорь Исаев полагает, что определение КС представляет собой перекладывание ответственности на конкретных правоприменителей вместо проведения более глубинного анализа правовой проблемы. «Существует статистика Судебного департамента при Верховном Суде РФ по применению мер пресечения, связанных с изоляцией лица от общества, которая из года в год не меняется, если не считать погрешность. Согласно опубликованной статистике, в 2018 г., например, ходатайства об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу были удовлетворены в 90% случаев, а вот последующее продление – в 99% случаев! При таких обстоятельствах невозможно согласиться с мнением о том, что каждому лицу, чье конституционное право на свободу ограничивается фактически на неопределенный срок, обеспечен работающий механизм реального, а не формального судебного контроля», – поделился мнением адвокат.