Конституционный Суд опубликовал Определение № 2032-О/2024 по жалобе осужденного на нарушение его конституционных прав ч. 3 ст. 159 «Мошенничество» Уголовного кодекса РФ и п. 2 ст. 167 «Общие положения о последствиях недействительности сделки» Гражданского кодекса РФ.
Приговором городского суда от 31 марта 2023 г. Виталий Котляр признан виновным в совершении мошенничества в крупном размере в составе группы лиц по предварительному сговору. Суд установил, что способом совершения хищения выступил обман, поскольку Виталий Котляр, будучи главой крестьянского (фермерского) хозяйства, обратившись с исковым заявлением в арбитражный суд, указал в нем заведомо ложные сведения об уклонении администрации муниципального образования от государственной регистрации права собственности на земельный участок, а глава администрации муниципального образования подписал отзыв на это исковое заявление, умолчав об истинных фактах, в частности о выкупе земельного участка по заниженной стоимости.
Суд также учел постановление арбитражного апелляционного суда от 4 июля 2018 г., оставленное без вышестоящими инстанциями, которым признана ничтожность договора купли-продажи земельного участка, заключенного между Виталием Котляром и администрацией муниципального образования, в связи с чем применены последствия недействительности ничтожной сделки. Назначая наказание, суд отнес к смягчающим обстоятельствам добровольное частичное возмещение имущественного ущерба, выразившееся в передаче земельного участка, образованного из похищенного имущества. Приговор был оставлен без изменения вышестоящими судами. Кроме того, апелляционный суд отказал в удовлетворении заявления Виталия Котляра о пересмотре постановления арбитражного апелляционного суда от 4 июля 2018 г. по вновь открывшимся обстоятельствам.
В жалобе в КС РФ Виталий Котляр указал, что ч. 3 ст. 159 УК РФ противоречит Конституции в той мере, в какой она позволяет привлекать собственника недвижимого имущества к уголовной ответственности без опровержения презумпции добросовестности его действий и без установления вступившим в законную силу приговором суда совершения преступления против правосудия, выразившегося в обмане арбитражного суда, возлагая на такого собственника уголовно-правовые последствия за принятые в его отношении и не отмененные вышестоящими инстанциями судебные акты о возникновении и государственной регистрации его права собственности на недвижимое имущество. Кроме того, по мнению заявителя, п. 2 ст. 167 ГК РФ также не соответствует Основному Закону, поскольку позволяет правоприменителям признавать в качестве возмещения ущерба, причиненного преступлением, применение последствий недействительности сделки в виде двусторонней реституции.
Не найдя оснований для принятия жалобы к рассмотрению, КС напомнил, что ст. 159 УК определяет мошенничество как хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием. При этом под хищением согласно п. 1 примечаний к ст. 158 Кодекса понимаются совершенные с корыстной целью противоправные безвозмездное изъятие или обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества.
Как указал КС, нет оснований полагать, что приведенные нормы содержат неопределенность в части признаков преступления (определения КС от 20 марта 2014 г. № 588-О; от 23 декабря 2014 г. № 2859-О; от 27 июня 2023 г. № 1743-О и др.). Закрепленные в этих нормах общие признаки мошенничества и предусмотренные в ч. 2–4 ст. 159 УК квалифицирующие его признаки подлежат установлению во взаимосвязи с положениями Общей части УК, в том числе определяющими принцип и формы вины, основание уголовной ответственности.
Суд подчеркнул, что для квалификации деяния как мошенничества необходимо обязательное установление как общих признаков преступления, в том числе общественной опасности и противоправности, так и специальных признаков, включенных в состав мошенничества, в том числе характеризующих его объективную и субъективную сторону, включая направленность умысла на хищение имущества. Так, привлечение к уголовной ответственности за мошенничество, совершенное под прикрытием правомерной гражданско-правовой сделки, возможно лишь в случае, если будет доказано, что, заключая такую сделку, лицо действовало умышленно, преследуя цель хищения имущества или приобретения права на него. Тем самым ст. 159 УК, действуя в системе правового регулирования, не допускает уголовной ответственности за действия, совершенные при отсутствии обязательных признаков хищения, степень определенности которых позволяет судам – с учетом фактических обстоятельств конкретного дела – проводить разграничение преступлений и иных противоправных (а тем более – правомерных) деяний, разъяснил КС.
При этом, как отмечено в определении, являясь нормой уголовного закона, ч. 3 ст. 159 УК не регламентирует порядок уголовного судопроизводства, в том числе вопросы установления, исследования и оценки обстоятельств, подлежащих доказыванию. КС указал, что фактические обстоятельства, установленные вступившим в законную силу судебным актом, разрешившим дело по существу в порядке арбитражного или гражданского судопроизводства, имеют преюдициальное значение для суда, прокурора, следователя и дознавателя по находящемуся в их производстве уголовному делу, когда в уголовном судопроизводстве рассматривается вопрос о правах и обязанностях того лица, правовое положение которого уже определено ранее вынесенным судебным актом.
Суд обратил внимание, что принятые в порядке арбитражного или гражданского судопроизводства и вступившие в законную силу решения судов по арбитражным и гражданским делам не могут рассматриваться как предрешающие выводы суда при осуществлении уголовного судопроизводства о том, содержит ли деяние признаки преступления, а также о виновности обвиняемого, которые должны основываться на всей совокупности доказательств по уголовному делу.
Признание за вступившим в законную силу судебным актом, принятым в порядке арбитражного или гражданского судопроизводства, преюдициального значения при рассмотрении уголовного дела не может препятствовать правильному и своевременному осуществлению правосудия по уголовным делам исходя из требований Конституции, в том числе принципа презумпции невиновности лица, обвиняемого в совершении преступления, которая может быть опровергнута только посредством процедур, предусмотренных уголовно-процессуальным законом, и только в рамках уголовного судопроизводства, подчеркнул КС.
В определении поясняется: ГК РФ не ограничивает выбор способа защиты нарушенного права из числа допустимых правовыми нормами с учетом характера нарушения и фактических обстоятельств дела. Участники правоотношений вправе сделать этот выбор по своему усмотрению, причем в силу п. 5 ст. 10 ГК их добросовестность, а также разумность их действий предполагаются. Соответственно, установление в конкретном деле обстоятельств возмещения вреда, причиненного преступлением, с учетом примененных последствий недействительности сделки, закрепленных в п. 2 ст. 167 данного Кодекса, не может расцениваться как нарушение прав обвиняемого.
Комментируя определение, адвокат КА г. Москвы «Шериев и партнеры» Абильфез Исаев отметил, что проблема применения судебных актов гражданского и арбитражного характера в уголовном судопроизводстве является довольно актуальной и злободневной. «Порой сторона обвинения трактует преюдицию гражданских судебных актов, исходя из собственного процессуального интереса, считая факты, установленные судами, доказанными, как в настоящем случае; в других случаях, если их предоставляет защита, сторона обвинения указывает обратное: о том, что указанные факты не могут расцениваться как предрешающие выводы при осуществлении уголовного судопроизводства о том, содержит ли деяние признаки преступления, а также о виновности или невиновности обвиняемого», – пояснил он.
Эксперт согласился с выводами КС, поскольку, по его мнению, конструкция ч. 3 ст. 159 УК, достаточно проста, понятна и юридически корректна, а вот вопрос ее правоприменения в конкретных делах правоохранителями вызывает массу дискуссий, однако это не компетенция КС. Он особо подчеркнул указание Суда на обязательность доказывания направленности корыстного умысла – на хищение или приобретения права на чужое имущество, чего зачастую также не делается или делается не в полном объеме в ряде конкретных уголовных дел. «Также не вижу противоречий конкретным конституционным нормам и ст. 167 ГК, примененной в деле заявителя, поскольку она лишь регламентирует правовые последствия, вопросы возмещения материального вреда в рамках уголовного судопроизводства урегулированы нормами УПК, которые предоставляют следователю дискрецию в части определения: возмещен вред или нет. В настоящем же деле, исходя из фабулы, вред был возмещен путем применения реституции, что соответствует закону», – заметил Абильфез Исаев.
Адвокат АП Ставропольского края (адвокатский кабинет) Александр Аносов считает, что определение Суда в очередной раз указывает на проблему определения преюдициальности судебных актов, вынесенных в порядке гражданского, арбитражного и уголовного судопроизводства. При этом он заметил: сам КС уже неоднократно указывал, что принятые в порядке арбитражного или гражданского судопроизводства и вступившие в законную силу решения судов не могут рассматриваться как предрешающие выводы суда при осуществлении уголовного судопроизводства о том, содержит ли деяние признаки преступления, а также виновности обвиняемого. Эксперт также добавил, что способ хищения чужого имущества, совершенный под прикрытием правомерной гражданско-правовой сделки, в том числе легализованной судебным решением в порядке гражданского или арбитражного судопроизводства, носит распространенный характер.
Александр Аносов согласился с выводами КС в части опровержения доводов заявителя о том, что применение последствий недействительности сделки в виде двусторонней реституции, закрепленной в п. 2 ст. 167 ГК, в том числе как обстоятельства, смягчающего наказание, позволяет правоприменителям привлекать собственника недвижимого имущества к уголовной ответственности без опровержения презумпции добросовестности его действий. «При назначении наказания судом должен использоваться строгий индивидуальный подход, обеспечивающий принцип справедливости и способствующий достижению целей и задач, указанных в ст. 2 и 43 УК. При таких условиях применение смягчающего вину обстоятельства к назначенному наказанию само по себе не может предрешать выводы о виновности лица», – считает он.
Адвокат АП Республики Башкортостан Николай Герасимов полагает, что затронутая заявителем тема является частью очень обширного и сложного вопроса правоприменительной практики, а именно выявления в обычных на первый взгляд гражданско-правовых отношениях признаков состава преступления. «Действительно, на практике встречаются случаи, когда под видом договорных взаимоотношений сторон совершается преступление – как правило, хищение имущества либо денежных средств физических или юридических лиц. В таком случае, особенно если такие правоотношения являлись предметом рассмотрения и оценки суда по гражданскому делу, правоохранительным органам зачастую непросто опровергнуть гражданско-правовую суть таких отношений, даже если в них усматриваются признаки уголовно наказуемого деяния», – указал он.
В то же время Николай Герасимов с сожалением отметил, что нередко имеют место случаи, при которых обычная хозяйственная деятельность может быть квалифицирована в качестве преступной по тем либо иным причинам. «Такие ситуации либо попытки их спровоцировать встречаются, например, в корпоративных конфликтах, при поставке товаров, выполнении работ, оказании услуг для государственных нужд и т.п. В таких случаях правоприменительная практика иногда идет по пути весьма спорной интерпретации гражданско-правовых отношений в качестве действий, направленных на совершение преступления. Это, безусловно, недопустимо и крайне отрицательно сказывается на стремлении граждан заниматься предпринимательской деятельностью. Однако в рассматриваемом случае, насколько можно судить из определения КС, признаков таких спорных ситуаций не усматривается», – указал адвокат.
Эксперт подчеркнул, что предоставление суду в рамках гражданского судопроизводства недостоверных сведений либо документов достаточно давно признается правоприменительной практикой в качестве способа совершения мошенничества, если эти действия направлены на незаконное приобретение права на чужое имущество. «В данном случае, как было установлено судом по результатам рассмотрения уголовного дела, заявителем, а также лицом, подписывавшим процессуальную позицию со стороны ответчика, были умышленно и целенаправленно сокрыты определенные существенные сведения от суда, что и было в последующем квалифицировано в качестве способа совершения мошенничества. Таким образом, презумпция добросовестности, на которую в жалобе ссылался заявитель, в действительности была опровергнута в рамках расследования и рассмотрения уголовного дела. В связи с изложенным вывод Конституционного Суда об отсутствии оснований для принятия жалобы к рассмотрению представляется обоснованным», – резюмировал Николай Герасимов.